Миф о коренном сибиряке: исторический аспект

Станут ли жители Якутии «дальневосточниками», сказать сложно в силу специфики этого региона, существенно отличающей его от Хабаровского или Приморского краёв. Но тенденция ментального выхода Якутии из состава Сибири существует, несмотря на то что географически Якутия по-прежнему входит в Восточную Сибирь.

​

    Однако и современные административные границы Сибирского федерального округа (СФО) не составляют какой-то общей территории сибирской идентичности. Есть Арктика, Заполярье с особым образом жизни, есть Республика Тыва, которая вошла в состав СССР только в октябре 1944 года. Есть особая ментальность в сибирских ЗАТО — закрытых административных образованиях, долгое время бывших элитными наукоградами, формировавшимися за счёт выпускников вузов всего СССР. Этническое самосознание не совпадает с региональным. Эвенки — самый многочисленный автохтонный народ севера Азии — живут от Томской области на западе до Сахалина и Охотского моря на востоке. Эвенкийская национальная интеллигенция в попытках сохранить традиционную культуру самоопределяется как этнос, как народ, а не как население регионов. В Омской области достаточно многочисленная казахская диаспора — больше 3 % населения (около 100 тыс. человек), при этом на границе с Казахстаном около 40 населённых пунктов заселены исключительно казахами[1]. Жители этих казахских аулов идентифицируют себя с казахским народом, а не с Сибирью.

​

   Влияют миграционные процессы: в той же Омской области только за 90-е годы ХХ века поселились 150 тыс. репатриантов из стран СНГ, в основном этнические русские, немцы и украинцы из Казахстана и Средней Азии[2].

​

  По-разному выглядит самоидентификация жителей разных сибирских территорий. В Иркутской области, Бурятии, Забайкалье большое значение имеют общая культурно-историческая традиция, значительное влияние местной художественной интеллигенции на общественную жизнь, развитое историческое сознание. В Красноярском крае, ввиду слабого гуманитарного образования в результате ослабления старой гуманитарной традиции, население в целом не интересуется региональной историей, нет ни одного профессионального краеведческого или исторического сайта в Интернете, нет периодических краеведческих изданий. А главное — нет коллективного самоопределения, отсутствует целостный, разделяемый большинством красноярцев внутренний образ края.

​

   Жизнь в Омске и Чите, Барнауле и Улан-Удэ, Красноярске и Томске значительно отличается. И эти различия ничуть не меньше, чем, например, между Новосибирском и Рязанью. В чём-то промышленные города Сибири даже ближе к промышленным городам запада России, чем к таким старым сибирским городам, как Енисейск, Киренск или Кяхта. В Красноярске говорят: «Мы — сибиряки», а в Чите: «Мы — забайкальцы». Недавно скончавшийся замечательный омский историк Анатолий Викторович Ремнёв, в последние годы занимавшийся вопросами ментальной географии, предлагал своим студентам просто показать на карте границы Сибири на востоке, на западе, юге, севере, и этот вроде простой тест ставил студентов (историков!) в тупик. И такие границы действительно трудно определить, если не иметь в виду административные.

​

   При этом есть некоторое историческое противоречие, которое появилось не сегодня. Не существует и никогда не существовало какой-то общей сибирской идеологии. Взгляды первого и единственного сибирского историка-классика общероссийского значения А. П. Щапова, областников Г. Н. Потанина, Н. М. Ядринцева, Н. Н. Козьмина, П. М. Головачёва (при том, что они оказали колоссальное влияние на развитие науки и культуры, антропологии и истории и сибиреведения вообще) никогда не преобладали в сибирском обществе. И сейчас отношение к Потанину в Сибирских Афинах (как любит называть Томск местная интеллигенция) куда трепетнее, чем в Кемерове или Чите. Как историческое областничество не было и не могло быть единой сибирской идеологией, так и тем более современное новое областничество (маргинальное общественное явление) не может претендовать на такую роль. Мифический «сибирский сепаратизм» не был заметной тенденцией даже во времена Потанина, а не только сейчас. Но сибирский патриотизм, несмотря на все различия в образе жизни, всё-таки существует в сибирских регионах, и он в значительной степени есть продукт сибирской истории.

​

  Известный дореволюционный, а затем эмигрантский публицист Александр Амфитеатров в 1902-1903 годах находился в ссылке в Минусинске, а потом просто проехал по Сибири. Его впечатления легли в основу книги «Сибирские этюды». В очерке «Постылая» Амфитеатров писал: «Я знаю, что слова мои покажутся множеству сибиряков несправедливым и напрасным преувеличением. Знаю, что в числе русских читателей многие тоже широко откроют глаза:

 — Как, мол, так? А пресловутый сибирский патриотизм? Помилуйте! Что вы?! Их там даже в сепаратических вожделениях обвиняли разные “наследники Каткова”, — и неоднократно: вот как они любят свою родную Сибирь!

Я не отрицаю существования очень пылких и очень красноречивых сибирских патриотов, хотя и тут должен оговориться: они гораздо более часты в Москве, Петербурге и Нижнем Новгороде, чем в недрах самой Сибири. Восклицает и славословит человек свою «Сибирь для сибиряков», а самого не вытянешь из Питера, а то и из Парижа: это самый обыкновенный и типический вид сибирского буржуазного патриотизма. Не буржуазного патриотизма я не встречал — разве в книгах столь редких, даже исключительных идеалистов, как симпатичный и высокоталантливый покойный Ядринцев. Да и не может его быть, потому что коренной сибиряк — в огромном большинстве встреч — либо ещё скваттер, которому, за энергией хищнической добычи, не до таких отвлечённостей, как понятие отечества и “родные липы” (дерево же это, кстати, в Сибири и не растёт), либо уже сложившийся буржуа. Да и слишком мало их, коренных сибиряков, сравнительно с пространством, по которому Господь Бог их рассеял. Я охотно верю, что красноречивые объяснения их в любви к своей суровой родине — опять-таки в большинстве — очень искренни, но либо они бессильны, либо безвольны, и слова их мало и редко переходят в дела. К тому же с постройкою великого железнодорожного пути Сибирь окончательно перестаёт быть “Сибирью для сибиряков”, и “навозный” элемент уже начинает господствовать в краю, растворяя собою, а иногда и поглощая коренное туземное общество…»[3].

​

    В этой цитате Амфитеатрова удивительным образом отражена ментальная ситуация в Сибири не только начала прошлого века, но и нынешней эпохи, с той разницей, что Сибирь тогда заселялась переселенцами с запада, а сейчас, наоборот, сибиряки заметно мигрируют в обратном направлении. Но всё же исторический пик какой-то особой сибирской ментальности, как представляется, приходится на небольшой отрезок времени на рубеже XIX-XX веков. В первые века русской колонизации Сибири сибирской исторической общности ещё не существовало. Заселение североазиатских территорий России происходило медленно. Академик Иван Ковальченко приводил следующие цифры: «В начале XVIII в. население Сибири, учтённое первой ревизией, составляло немногим более 500 тыс. человек обоего пола или 3,7 % к населению Европейской России. К концу XVIII в. численность его возросла более чем в два раза… В XVIII в. Сибирь ещё не стала районом активной колонизации и, судя по высоте фактического прироста (1,66 %), основным источником увеличения численности был естественный прирост населения. В первой половине XIX в. колонизационный поток в Сибирь усилился. Но и в это время приток населения едва ли превышал внутренний прирост, а если и превышал, то в незначительной мере… Следует также иметь в виду, что размещение населения в Сибири было крайне неравномерным. Так, в 1863 г. 58 % всего населения приходилось на Тобольскую и Томскую губернии, т. е. на Западную Сибирь. Огромная территория Восточной Сибири почти пустовала. Неравномерным было размещение населения и в пределах отдельных губерний»[4].

​

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

​

1. Кабульдинов. Сумели сохранить культуру и язык // Казахстанская правда, 28.09.2005; URL: http://www.kazpravda.kz/print/1127871653

2. Флоринская Ю.Ф., Кириллова Е.К. Приграничное население и мигранты: портрет на фоне современных социально-демографических процессов (на примере Омской области): http://www.demoscope.ru/center/fmcenter/florin.html

3. Амфитеатров А. В. Сибирские этюды. СПб.: Товарищество «Общественная польза», 1904, с. 308.

4. Дробижев В.З., Ковальченко И.Д., Муравьев А.В. Историческая география СССР. М. «Высшая школа», 1973, с.189-190. Там же на сс.186-187 опубликованы статистические таблицы размещения и движения населения России в XVIII — первой половины XIX веков.