Кетская культура

Посреди юрты стоял шаман Васька Мосейкин в полном своем«облачении», с железной рогатой короной на голове и издавал горловые звуки, подхватываемые остальными присутствовавшими.

Голова Васьки была высоко поднята кверху, так что хорошо были видны волосатые ноздри. Здоровое лицо его было серьезно, как у всякого делающего тяжелую физическую работу человека, но какого-либо особого экстаза я не заметил.             

Он притоптывал в такт пению ногами и потрясал железными и медными украшениями своего костюма. Бубен гудел без остановки и я заметил на себе странное гипнотизирующее действие его ритма и пения шамана. Совсем неожиданно я поймал себя на том, что также как и кеты покачиваюсь в такт ударам всем корпусом и отбиваю такт рукой по колену. Сдержав себя, я постарался сидеть спокойно. Но через несколько минут легкие головокружение

дало знать, что корпус мой опять описывает круги.

Что то странное и дикое было в этом страстном, гортанном вибрировании горлом, заменявшим пение, в этом, грохоте бубна и подпрыгивающей с металлическим бряканием фигуре в прохладном, просвечивающем берестяном чуме.

Сухая наука этнографии Сибири неожиданно ожила в этом анимистическом ритуале, отражавшем первые ступени миросозерцания людей.

Вдруг как будто что-то оборвалось. Это замолк бубен. Кет, бивший в него, протянул его мне. После моего отрицательного жеста, его взял мой знакомый. Старательно установил огромный круг бубна на своем левом колене и забил юношески частыми, сильными ударами. Видно, что это было для парня развлечением в однообразной таежной жизни. Бубен уже не гудел мрачно и про-

тяжно, а гремел отрывисто и весело. Удар догонял удар. Казалось,

что старый шаманский бубен бросал вызов небу.

Шаман же проделывал церемонию бросания лопаточкц. Я

заметил, что он бросал ее большею частью грузному жидковоло-

сому кету в розовой ситцевой рубахе или старообразной болезнен-

ной женщине, сидевшей положив голову на ладонь, опертой о колено

руки. Кет сидел боком к присутствовавшим и как-то устало каждый

раз возвращал шаману упавшую возле него обитую с одной сто-

роны шкуркой изогнутую лопаточку.

Пока я разглядывал его и других присутствовавших, Васька-

шаман сел и, положив возле себя на землю свою корону, вытирал

пот с лица коричневым кожаным рукавом облачения.

Своим низким голосом он что-то говорил кетам и вдруг,

повернувшись ко мне, сказал по-русски:

«Вот я им говорю. Скоро придет маленькая лодка с железными

крыльями. Будет ходить по Енисею, будет громко реветь, а летать

не будет, хоть и с крыльями».

Повидимому, у меня был недоверчивый вид, потому что он

прибавил:

«Я верно говорю. Так будет».

Другой какой-то кет наклонился ко мне и тоном, в котором

сквозило глубокое доверие, сказал:

«Верно, парень—так будет. Он нам давно сказал, что будут

ставить железные столбы и смотри—теперь все опутано железом».

Сперва я не понял в чем дело, но потом сообразил, что кет

имел в виду Подкаменно-тунгусскую радиостанцию, с ее мачтой

и проволочными винтами. Теперь Васька сразу взял быстрый темп. Медные украшения на нем звякали, ноги в мягкой самодельной замшевой обуви глухо

топали по земле и все сливалось с грохотом бубна и возгласами кетов.

На минуту остановившись, шаман взял бубен сам и в его опытных руках он загремел с новой энергией и силой и другими интонациями, как изменяется звук любого музыкального инструмента, когда за него берется профессионал.

​

Постепенно удары бубна становились реже. Васька уже стоял на месте и только продолжал петь свой странный мотив. Неожиданно для меня он остановился, положил бубен, бросил что-то по-кетски, снял корону, сел и стал развязывать завязки на щиколотках. Сеанс был окончен.

​

Кет в ситцевой рубахе бросил ему связку белок. Впоследствии я узнал, что Васька в этот день «лечил» жену этого кета и получил за одно камлание 40 белок и 8 метров мануфактуры.

​

В кетское шаманство вошли и в нем переплелись различные верования и обряды, не связанные с ним своим происхождением и существовавшие наряду с ним в самостоятельной форме. Это положение прежде всего относится к промысловым верованиям: к шаману обращались, чтобы обеспечить себе удачу в промысле, в то же время каждый человек с этой же целью самостоятельно совершал определенные обряды. Независимо от шамана осуществлялись семейно-родовые и погребальный культы, хотя некоторые связанные с ними верования стали составной частью шаманства. Как и у других народов, в основе шаманства лежало представление о способности особого лица, шамана, выступать посредником между людьми и сверхъестественным миром. 

Главным действием шаманского ритуала было камлание, рассматривавшееся как способ общения с этим миром. Во время камлания шаман, одетый в церемониальный костюм, приводил себя и в определенной степени всех присутствующих в гипнотическое состояние посредством пения и пляски под ритмичные удары бубна. Кеты верили, что во время камлания к шаману слетались вызываемые им духи.

 

Участниками шаманского действия являлись как традиционные, известные всем мифологические существа, действующие только в шаманских церемониях, иногда вызванные к жизни самим шаманом в процессе камлания. Считалось, что эти духи могли перейти по наследству к преемнику шамана, поэтому они продолжали жить в шаманских представлениях. Индивидуальное происхождение шаманских духов обусловливало их изолированное положение среди других мифологических образов. Шаман в своих песнях обращался к «верхнему» (в смысле верховий реки) божеству, «нижней» матери, матери воды, хозяйке дня и ночи и т.д.

 

Во время камлания шаман подражал голосам животных и птиц, в образе которых являлись ему духи: кричал лебедем, орлом, гагарой. У каждого шамана была своя песня, т. е. определенная мелодия, состоявшая, как правило, из 7 частей. Шаману при камлании обычно помогал другой человек — нетоц (чаще всего родственник). Он подпевал шаману, подавал ему атрибуты, помогал одеваться и т. д. Кеты считали, что шаманский дар передавался по наследству от умершего шамана к его потомкам, при этом строго соблюдалось чередование лиц разного пола.

 

После смерти шамана ему наследовала его дочь, затем шаманом мог стать внук (сын дочери), правнучка (дочь внука) и т. д. Если по какой-либо причине последовательность нарушалась, очередность линии наследования непременно сохранялась (например, если у шаманки не было сына, шаманом становился внук, правнук и т. д.)

 

Человек, призванный стать шаманом, проявлялся особенностями своего поведения. Это могло случиться в раннем детстве (например, ребенка, уложенного вечером в колыбель, утром «находили «перевернувшимся», т. е. головкой в ножной части колыбели), но чаще в возрасте 18—20 лет. Считали, что шаманский дар мог проявиться и у человека зрелого возраста (например, если он неожиданно поправлялся от длительной, тяжелой, считавшейся неизлечимой болезни).

 

Согласно В. И. Анучину, призвание заключалось в явлении человеку образа умершего шамана и его духов, которые начинали мучить, беспокоить призываемого. Человек становился нелюдимым, пугливым, с ним случались припадки. Окружающие считали, что в него вселились духи и называли его дарщ. В таком состоянии человек мог находиться до двух лет, пока он не становился «хозяином» своих духов. В этот период к начинающему приглашали опытного шамана и тот «поправлял» (обучал) его. Шаман мог и совсем избавить человека от мучивших его духов. «Справившись» с духами, человек получал первую колотушку и становился «маленьким шаманом» (хэнэ сениц). Приблизительно через год ему изготовляли другую колотушку, повязку на голову и нагрудник. С этого момента он становился настоящим шаманом. Затем шаману изготовляли остальные атрибуты и одежду. «Большим шаманом» (цое сениц) считался тот, кто имел не один, а два бубна, что свидетельствовало о его особом могуществе.

 

Лечение было одной из главных функций шамана. Оно проводилось как посредством камлания, во время которого шаман якобы доходил до владений Хоседам и боролся с ней или другими злыми силами за душу больного, так и путем магических действий, направленных на самого больного: извлечение «камня болезни», заговаривание при кровотечении, использование амулетов (повязки на голову, ниточки бус на шею), заворачивание в одежду шамана и т. д.

 

Иногда шаман требовал жертвоприношения. Тогда родственники больного забивали оленя (собаку) белой или черной (при камлании в «нижний мир») масти. Шаманские камлания устраивались, кроме того, перед началом и по окончании промысловых сезонов, а также для предсказания, гадания и т. д. За лечением обращались только к шаманам-чужеродцам, «свою кровь» шаман не мог лечить. Камлания же с целью обеспечить удачу в промысле и гадания носили семейно-родовой характер. Для гадания шаману не обязательно было одевать весь церемониальный костюм, из атрибутов он пользовался только колотушкой. Церемониальный костюм шамана состоял из парки, нагрудника, обуви, головной повязки или железного головного убора — «короны». Принадлежностями шамана являлись также бубен с колотушкой и посох. Согласно В. И. Анучину, шаманы у кетов получали облачение и атрибуты в строго установленном порядке:

1) колотушка;

2) повязка на голову;

3) нагрудник;

4) обувь;

5) рукавицы;

6) бубен с новой колотушкой;

7) посох;

8) парка и железный головной убор;

9) второй бубен.

 

Шаман у кетов олицетворял собой птицу. Согласно легендам, первым шаманом был орел (или орел научил людей шаманить). Легендарные шаманы выступают также в образе лебедей. Считалось, что во время камлания шаман в образе птицы летал в разные края, в частности на юг, на места зимовок. Особенно сильными считались те шаманы, которые проявили свою причастность к шаманству («получили своих духов») весной, с прилетом птиц. Ко времени прилета птиц обычно приурочивали изготовление шаманского одеяния и других атрибутов.