СОДРУЖЕСТВО ПРОСВЕТИТЕЛЕЙ КРАСНОЯРЬЯ
УМНЫЕ РЕГИОНЫ - БУДУЩЕЕ РОССИИ
НЕ ТОЛЬКО ЛИЧНОЕ
Интервью с Евгенией Аблязовой
Известная красноярская художница Егения Аблязова, член Союза художников России со студенческих лет активно участвует в выставках и за несколько лет плодотворной работы проявила себя как выдающийся живописец и преподаватель. Ведущим мотивом ее творчества является образ родного города, Енисейска. Глубоко выраженная символика образов, размышлений о времени, памяти и связи поколений наполняет работы художницы особым духом хранителей чего-то невыразимого и необычайно важного. Дух этих глубоких образов, прекрасных в своей простоте, наполняет и мастерскую художницы. С художником беседовали Екатерина и Ксения Гудковы в рамках курса «Теория и практика художественной критики» (магистратура Гуманитарного института СФУ).
Время
- Кажется, что в Ваших работах мотив памяти, о детстве, о родном городе, может быть, о чем-то недостижимом, что сложно вербализировать, является ведущим мотивом, ведущей целью. Есть ли что-то такое в Вашем творчестве?
Евгения: Несомненно, да. Если условно сказать, можно назвать это словом «ностальгия». На самом деле, человеку же свойственно ощущать что то, что ушло, было, невозвратимо. Это было, может быть, более хорошее, светлое, более ценное. И оно со временем даже может идеализироваться: негативные стороны все отпадают, память их отбрасывает, и мы помним только самое прекрасное.
И для меня это не только личная память. Я чувствую, что Енисейск и его образы для меня являются основополагающими в творчестве. То есть, память места и память предметов. Вот эти предметы, созданные руками или какие-то природные объекты, они несут в себе энергетику, память поколений ушедших. И меня часто волнительное чувство охватывает, когда я нахожусь там, смотрю на какой-то старинный дом, даже, может быть, уже брошенный, и мне хочется прикоснуться к этим семьям, людям, которые там жили. Я представляю, что там были какие-то праздники, какие-то свои грусти, слезы. Вся человеческая жизнь через это место прошла и она его наполнила этой энергетикой.
Мне часто говорят: «Почему не рисуешь красивую архитектуру? Не порушенную, без вот этих следов упадка и прочего». Но для меня это как намоленные вещи и места.
- Сохраняющие в себе дух времени?
Да. Поколение за поколением. Человек, который сто лет назад жил здесь, своими руками выстрогал эти бревна. Потом там жили его дети, внуки. И все это накладывалось, напластывалось. У меня есть такие работы: люблю писать фактуру, ставни, окна, когда там много отшелушенной краски. Можно сказать, они - иллюстрации к этим переживаниям наслоения. Каждый хотел по-своему, красиво освежить. Шло время: один освежил, другой…а там, под этими слоями дерево, а дерево до этого росло. И у него была своя жизнь, история. А потом был мастер. За ним все вот эти люди, которые пользовались. А потом - я.
- Интересно, что вот это конкретное место, Енисейск, эти образы как-то очень легко экстраполируются на свои воспоминания, ощущения, хотя эти воспоминания совершенно из других мест.
Евгения: На выставке по Красноярскому краю люди мне говорят: «А у нас в Ачинске такой же дом», или «У моей бабушки все точно было так же». Да, это перерастает. В принципе, смысл-то искусства, вообще, создания образа - ты берешь частный объект или предмет, свои наблюдения, но в процессе работы твоей он перерастает в обобщенное. Вот как раз когда находится ключ, то это может любой человек прочитать. Тогда твое личное, местечковое наблюдение становится достоянием прочтения такого вот широкого круга. У меня как-то была выставка в Малиновке. Есть в Ачинском районе такой населенный пункт. Когда-то, может быть, там была деревня, но потом построили какое-то аграрное учреждение в советское время, и типовые такие дома, пятиэтажки. Там есть Дом культуры, в котором и выставки организуются, и ЗАГС, и дискотека, и спортзал, всё. И мы привезли выставку на один день. <…> Пришла бабушка старенькая, и прямо слезки вытирает, говорит: «Мне свою деревню напомнило». Меня так растрогало это. Хотя у меня с ней пятьдесят лет разница, мы из разных поколений. Но главные наши ценности никуда не уходят, они понятны и более молодому поколению.
- То есть, получается, что Ваши работы в свою очередь тоже становятся такими артефактами, как вот этот дом? Уже, конечно, в другом формате.
Евгения: Постепенно, да, такая судьба и будет. Ведь то, что я рисую - уже через несколько лет этого нет. И мои работы будут как память своего рода тоже. Они, конечно, через меня пропущены. Можно их сфотографировать, да, но в живописи все-таки образ будет этого объекта, а не просто фиксация.
- Скажите, а как Вы считаете, вот эта пропущенность памяти через себя, через личную память, она большое значение имеет для передачи другим? Потому что вот есть субъективность и объективность, и две разные точки зрения на это. Попытаться передать, полностью отстранившись, как в фотографии, хотя она тоже, конечно, не совсем может быть объективна. Или как-то сильно пропустить через свои переживания?
Евгения: Скорее всего, мы все творцы, режиссеры, художники, музыканты, пытаемся сделать это ярче, понятнее. Может быть, это будет такая форма, которая даже дольше прослужит, которая может транслироваться. Конечно, гений на три века вперед может транслировать. Если со стороны художника смотреть, для нас это какая-то неизбежность: ты без этого не можешь, как говорят: «пишу, потому что не могу не писать», это твоя потребность, и прочее…В конечном итоге, фотография, наверное для большинства людей будет понятнее. С другой стороны, ты достигнешь меньшего количества людей, которые это поймут, но с большим эффектом.
- Как мне кажется, задача художника в том, чтобы вот эти свои субъективные переживания объективно донести. Визуализировать так, чтобы это было доступно. Как Вы считаете?
Евгения: Мы же всегда, наверное, ищем похожих людей в жизни. Творческий человек тоже ориентируется на тех людей, которые либо уже чувствуют себя схожими, либо, когда они услышат или увидят его произведение, они поймут, что они тоже на эту волну настроены. Я это послание формулирую, когда картину начинаю. Но я же это делаю, не рассчитывая на то, что меня поймут, похвалят… Я просто выливаю на холст то, что меня беспокоит. Но потом оказывается, что это такой ключик, который еще к двадцати или ста душам подходит. Просто есть такие «приёмники», которые на эту трансляцию настроены. Есть теория рациональной основы творчества, а есть - какой-то более такой эмоциональной, иррациональной. Я считаю, что я по более иррациональному пути иду: это какие-то смутные импульсы, даже не знаешь, что в итоге получится, концепции как таковой заранее нет, не всегда она есть. Но при этом то, что получается, оказывается понятно, нужно, и доходит до зрителя.
- В Вашей серии есть такие произведения, как «Енисейск-цвет», «Енисейск-звук». Хотелось бы поговорить с Вами о них. Как Вы считаете, какими способами, приемами, получается вот этого достичь? Мы смотрим, а оно звучит, чувствуется, ощущается. Очень осязаемо чувствуется.
Евгения: Очень сложная была задача на самом деле. Вы наверно знаете из истории искусства, что очень многие художники пытались. Вот цвет в моей работе. Но здесь был более формальный подход, реалистические средства классической живописи, которой меня учили. Но я же все равно человек молодой, современный, понимаю, что форма может быть какая-то другая. Я когда делала еще картину дипломную, поняла, что вот эта форма картины, когда три плана, двадцать пять фигур, уже не воспринимается. Это только музейный вариант, который никуда больше: ни в интерьере, ни на восприятие не пойдет…И я решила попробовать такое кадровое восприятие. Мы сейчас, как альбомы в соц. сетях смотрим, привыкли, что образ какого-то события, явления складываем из маленьких кусочков. То есть, идет уже не цельная какая-то картина, как театральная постановка, а вот такая. И здесь у меня была такая идея цветопробы: выбрать основные кусочки из этого образа, цветовые. У меня был черный и золотой, зеленый и золотой и зеленый и красный. И моя дипломная картина тоже по такому принципу у меня складывалась, из элементов. <…> Вот тоже, такой составной фрагмент: эти кусочки уже поросли мхом, они много-много пережили дождей, зим, лет, и всё это наслаивалось одно на другое. Вот эта работа тоже из серии моего размышления о времени. Вот этот дом, который в мой дипломной картине, сгорел, то есть, это уже сохранилось. Вот эти ворота, которые я писала, тоже утрачены. Еще у меня есть такая есть линия каких-то повседневных моментов: привести их, обратить внимание на то, что у них тоже своя красота.
Шелест. Серия «Енисейск-звук». 2013
- Показать, что это тоже очень важно?
Евгения: Мы думаем, чтобы украсить дом, нужен дорогой ремонт, вещи какие-то шикарные. На самом деле, всё вокруг может быть прекрасно, только нужно просто это видеть. Например, вот эта серия окон: такие мелочи, которые, может быть, и не замечаешь. С другой стороны, быт уже меняется и, может быть, утрачивается.
- Такое уже редко встретишь.
Евгения: Да, да. Для этого нужно специально постараться.
- Вспомнилась у Вас замечательная картина, «Зимний сон», половичок-солнце.
Евгения: Она в Айн-арте сейчас живет. Есть её первый вариант, написанный еще в 2009 году, еще в студенчестве. Потом я повторяла её два раза. Сейчас опять, наверное, буду повторять (смеется). Она какая-то излюбленная. И она получается больше как знак, собирательный такой образ. Сейчас покажу вам несколько картинок…Вот здесь несколько работ Анатолия Рыбкина (каталог). Когда познакомились, оказалось, что много близких тем. У него как раз вот эта тема уходящего.
Мы в Санкт-Петербург ездили на практику, и нас Бычинский Владимир Николаевич отвел к нему на мастер-класс. У них давнее с ним знакомство. Я как его работы увидела, просто прослезилась, потому что настолько близко показалось. Потом мы выставки совместные делали. Какой-то настрой у нас все равно общий остался. Даже было забавно, когда я получила вот этот каталог по почте. Я написала половик. И он присылает этот каталог, в котором я увидела его работу, и у него другой половик, в другом пейзаже, но просто настолько вот мысли сошлись в этом плане.
У меня главный мой учитель, конечно, Покровский был в институте. Но вот Анатолий Петрович тоже для меня стал…
- У Вас с Анатолием Рыбкиным есть работы, посвященные Сирии, Дамаску…Почему вот эти места?
Евгения: Получилось так, что он сотрудничал уже многие до меня годы с Российским культурным центром, Росзарубежцентр. Он ездил на Кубу, в Сирии уже бывал до этого, и еще в некоторых странах. И он предложил: «Давай напишем письмо и поедем, если нас пригласят, поддержат эту идею, поедем с выставкой». По этой линии мы ездили в 2010-м году в Сирию, возили около ста картин на двоих. <…> Там очень много живет русскоговорящих людей, <…> есть русские, и они с очень большим интересом приходят. <…> Мы были там десять дней, или две недели, и еще успели немножко этюды пописать. В Пальмире побывали, которую разрушили как раз... Конечно, через эти поездки, и у него тоже, вы можете понять, насколько глубоко переживается свое, и насколько поверхностно успеваешь оценить эти страны. Я была в Италии два раза, в Сирии писала: получается это только наметом каким-то. Это только помогает решать какие-то интересные живописные задачи: необычное освещение, необычный колорит, - чисто технически, а по содержанию только оттеняет твое собственное. Я помню, у меня была Хакасия, Питер, а потом я приехала в Енисейск. И я чувствую, что у меня глаза как промыты: что небо другое, воздух другой, все такое материальное, какое-то другое совсем. Вот в Хакасии, там другое небо, совсем другое.
- То есть, важна именно духовная связь с местом?
Евгения: Да. Надо пожить, и долго пожить, чтобы это всё ощутить. Я вам сейчас покажу мои работы из Италии. Яркие краски, хорошее яркое солнце. Но они все, такие простенькие: здесь решены отношения живописные, какая-то необычная архитектура. Я не знаю, сколько раз нужно съездить и как понять это всё. Потому что место это же не только место, но еще и люди. Когда ты там никого не знаешь, все это только внешняя картинка. Там больше смотришь как турист, как на красивые картинки.
- Да, чувствуется, что у него более глубинные работы связаны со своими местами.
Евгения: Да, наверное, у нас у всех. Вот я вам сейчас покажу мои работы из Италии. Они хорошенькие все равно, там же яркие краски, хорошее яркое солнце. Они буквально все такие простенькие…Здесь решены отношения живописные, какая-то необычная архитектура…Я не знаю, сколько раз нужно съездить и как понять это всё. Потому что место это же не только место, это еще же и люди. Когда ты там никого не знаешь, все это вот только внешняя картинка.
- Санкт-Петербург тоже такое же ощущение вызывает?
Евгения: Я его просто очень сильно люблю. Но он сам по себе произведение искусства. Там было больше времени, чем в Италии: по нескольку месяцев, по нескольку лет, в разное время года. Но не смогла его все равно так прочувствовать, потому что он, наверное, остался для меня более парадным. А все то, что парадное, там хорошо поработали архитекторы, это уже их творение. И я пишу, конечно, там этюды, когда бываю, но все равно понимаю, что это поверхностное восприятие. Вот Анатолий Петрович, он сам из Чувашии, из деревеньки, но он прожил уже сорок лет в Петербурге, или больше, он как-то его уже прочувствовал. Я, кстати, сделала такую работу недавно. Меня вообще сейчас эта идея гложет: параллель такую провести, сибирскую Венецию сделать.
- Связанную с Петербургом?
Евгения: Нет. Я хочу сравнить Енисейск и Италию. Но пока что у меня вот такие деревья родились: кедр, и есть к нему большой мандарин. Это называется «Цветы из детства». Не розы, не какие-то шикарные, а всем нам известные, вот эти придорожные, которые стоят в пыли, и мы даже не обращаем внимания на них. Но на самом деле это наше. В Италии на каждом пятачке гладиолусы выращены. И у нас вот эта дикая сила природы, которая на два месяца в году вовсю дает вот рост, и оно вроде такое сорное, но в нем тоже своя красота, суть земли твоей. И здесь, решила такую параллель: итальянский такой представитель и наш сибирский кедр. Кедр у нас рос в Енисейске в мужском монастыре над стеной. Такой образ был запоминающийся. Михаил Тарковский написал стихотворение даже: «Я как кедр со сломленной вершиной над седой стеной монастыря». И сломал его ураган пару лет назад. Можно сказать, получилось увековечить…Он был уже надломленный, но такой образ был: он надломленный, но выстоял. А тут уже совсем его уничтожило…Нет уже этого дерева.
- То есть, получается, что всё природное и все живое составляет в том числе часть вот этих мест-построек, где люди обосновались.
Евгения: Ну конечно, оно же все переплетено. Насколько Енисейск вот с этими домами, монастырями ассоциируется, настолько же для меня связаны с ним вот эти тополя, такие огромные старые стволы с растрещинами, свежие вот эти побеги. Везде жизнь. А в Италии тоже, насколько всё у них какое-то легкое, нарядное, всё такое залюбленное, каждый кусочек своей земли. У нас-то всё не объять необъятное, и то мы пытаемся какой-то свой уголок выбрать и его любить по-своему. А у них это очень Богом данная такая земля: её мало, и она веками обработанная, вся ухоженная, всё рационально, красиво. Просто, но рационально сделано. И другое совсем отношение. Соответственно, там и растения тоже как архитектура, какие-то сложные, такие продуманные, прихотливые. У нас свой характер в этих всех вещах.
- Более живописное и стихийное…
Евгения: Да. Нам кажется, ну что там у нас этот чертополох в канаве растет…А там в Италии нет чертополоха. И ты туда едешь, чтобы убедиться, насколько своеобразно и ценно то, что у тебя есть. Это очень важно, потому что <…> свое можно не разглядеть, да и не глянется то, что рядом. Это как будто промывает глаза. Ну и как для живописца, с технической стороны, это такое упражнение: поехать, пописать в светлой гамме, или в бирюзовой, или еще в какой-то, какой в Енисейске, может быть, никогда не случится. Хотя. Сейчас вам покажу, нашла работу…Вот писала в Енисейске здание этим летом с натуры, исторический особняк, и вот такой у меня есть эскиз. По колориту, чем не Венеция в Енисейске.
Цветы из детства. Диптих. Чертополох. Х., м. 90х120. 2013
- Но опять же, по деревьям, по вот этим вот кустарникам, чувствуется, что это не Италия.
Евгения: Да, небо как-то по-другому светится. Пока не выношено еще это решение. Но мне хочется как-то их связать. У Рыбкина тоже есть такие работы, где он дворики в Питере и в Чувашии в один холст помещает, в какое-то пространство вымышленное. Интересно тоже было бы попробовать. <…> Какая-то есть задумка «дерево-дом», и вот я написала их разными по колориту, чтобы были разные по характеру. Опять же, вот этот наш тополь шикарный, рябина на красном кирпиче…Берешь живописные какие-то, вроде бы, задачи. Потом они переходят в более смысловые из технических, формальных.
- Какой-то момент чуда в этом случается?
Евгения: Да…Меня как-то спрашивали…Наверное, всех спрашивают об этом: «А Вы не планируете, что Вы сейчас шедевр писать будете?». Нет, наверно, никто не планирует шедевр. И у меня бывает, что мои удачные работы, о которых все отзываются, они востребованы на выставках везде, они настолько случайные, и вообще, через какие-то тернии, вдруг создались. Вот эти вот чертополохи как раз: холст испортила. Какой-то писала портрет и что-то измазала синей краской. Думала, всё, конец всему. А потом как раз на этом синем фоне вдруг так легко написалось, прямо через два сеанса и всё. Никак не разгадать вот это. Как говорят, инсайт, вдохновение, что-то, муза… Наверное, есть что-то…
- Вы всегда это чувствовали, что это с Вами было?
Евгения: Ну, у меня…Я очень правильный была ребенок, и меня с детства отдали учиться. Но сначала это было как бы и всё…Мне нравилось, я не через силу это делала. Но как бы, так положено, отдали - учусь, учусь, учусь…Но а потом пошло уже в более осознанном возрасте, в подростковом: затягивает, хочется. Я стала слушать музыку абстрактную, русский рок, стали какие-то образы появляться…Сначала я думала, что я стану графиком (смеется). И я поступала даже в первый раз на графику в институт. Но потом вот так всё изменилось.
- То есть, выбор направления живописи, он не был изначально связан с какой-то живописностью сибирской природы, это потом пришло?
Евгения: Да…Это какой-то такой долгий был путь в плане, первые годы в институте я делала тоже совершенно какие-то формальные композиции, которые, как все ученики делают. Пленер, пленер…Ну а потом к старшим курсам…Для этого ученики так долго и учатся. А кто-то выпустится и потом еще несколько лет не знает, что ему делать. Я считаю, что мне в этом плане очень повезло, что у меня сразу была вот эта пуповина короткая с моим местом родным, и я никогда себя из-за этого не теряла, и просто в какой-то момент это раскрылось. Просто был один какой-то пленер, преддипломный наверно, в котором я вот это вот все пописала, вот эти ворота старинные, ну вот удачные уже какие-то этюды пошли, как картины. И оно пошло в диплом. И потом стало понятно, что без этого вообще не жить (смеется). У нас пошли какие-то поездки, и в этих поездках выяснилось, что да, вот это мое. И у каждого наверно свой такой пути витиеватый…Я, допустим, практически не работаю с портретом, но я об этом жалею. Надеюсь, что мой путь меня еще приведет, и я еще буду писать портреты. Но на самом деле, вот у каждого какое-то свое. Кто-то вообще уходит в совершенно другие какие-то направления. Вот мы из одной группы, учимся у одних педагогов, но настолько итоге разные пути…Сейчас мой одногруппник в Москве современным искусством занимается.
- Тоже учился у Покровского?
Евгения: Да. Закончил Иркутское училище. Он живописец уже был готовый в принципе. И он здесь немного поучился, и его извилистый путь его увел туда, и он без этого не может. То есть, он с огромными своими сложностями сталкивается, но без этого не может. И у нас у всех наверно так.
- Хотела Вас спросить как раз про технику, материал. Вот Вы маслом пишете…И это максимально адекватный материал для передачи для Вас, да?
Евгения: Ни один материал другой не даст столько фактуры. Акрил, всё не то…Там получается тоже другая фактура, палитра в акриле уже более бедная. И я восхищаюсь теми, кто виртуозно пишет акварелью, это очень здорово. Я считаю, что это самая сложная краска. Детей начинают учить с акварели…Я обычно гуашь только даю, потому что гуашь ближе к маслу, она укрывная, вот этот принцип. И масло, оно…Вот девочки не дадут соврать, кто маслом попишет, больше никогда не остановится (смеется). Оно такое вкусное, материальное.
- А пастель сухая масляная?
Евгения: Пастель тоже очень тонкая прекрасная техника. И я ничего не отрицаю, но оно так затягивает, что…себя пересадить на что-то другое очень сложно. Я сейчас покажу, у меня случился опыт, я порисовала гуашью иллюстрации. То есть, я считаю, что жизнь сама подталкивает на разные вот эти вещи, путь вот этот пролагает. Случилось такое сотрудничество.
- Это единственный Ваш опыт иллюстрирования?
Евгения: Нет…Вот у меня еще есть одна детская книжка, здесь ее нет. Там лично автор заказывал. А это делалось по «Книжному Красноярью», она в библиотеках эта книжечка есть. А вот потом во что вылилось…Целая серия получилась графики. Я считаю, что тоже какая-то судьба, что все равно она от меня не убежала. Здесь комбинированная, одна из первых работ. Это ручкой всё черной…Так получилось с издательством, на меня вышли случайно, можно сказать. Как раз получилось, что я пошла в декрет. Я не могла писать картины долго. Сидела по ночам, по вечерам... И вот мы с ними целую серию за два года сделали.
- Можно посмотреть, что за книга?
Евгения: Это серия «Литературное наследие Красноярья». То есть, все авторы, которые жили и работали в Красноярске. Там и поэзия, и документальные, и всякие-всякие-всякие…Сейчас оригиналы немножко покажу как раз. Они рисуются ручкой, тушью, большие пятна. Я ускоряюсь, потому что очень много они гонят, что надо быстро, быстро. Книжка в триста страниц через три недели, чтобы была готова. Её еще надо прочесть. А еще тематика…Если бы был один автор, у него один мир там какой-то. А здесь все подряд просто, и война, и революция, и добыча, золотоискатели там у меня…Хорошо, сейчас в Интернете можно все документальные вещи посмотреть. Если бы еще в библиотеку нужно было ходить…
- Работа над графикой не так сильно Вас увлекла, как работа над живописью?
Евгения: Нет, это тоже довольно интересно оказалось. Но понимаю, что для своего самовыражения я не возьмусь отдельно за станковую. Вот это прикладная графика, получается, книжная иллюстрация, здесь разные произведения попали…Но мне нравилось, на самом деле, в какой-то период такой, когда я увлеклась уже осознанно, я как раз ручкой рисовала всякие композиции. А потом на долгое время это забылось. У нас как-то принято в институте, что если ты живописец, то ты пишешь только маслом, больше ничего не делаешь.
- Наверно и времени сильно не хватает на что-то другое?
Евгения: Да…В идеале, мне нравится идея, когда художник универсален. Он и скульптурой занимается, и то, и другое…Но у меня вот еще шаг в сторону случился. На кафедре керамики сейчас работаю, я с ними стала посуду разрисовывать. Там тоже графика. Вот такие направления…Интересно, было бы здорово еще и полепить, и то и другое…Но это всё не успеть.
- Техника гризайль?
Евгения: Да, такая техника. Можно прямо живопись писать, позволяет все цвета использовать. Ну…я делала с ребенком на руках (смеется). В одной руке ребенок, в другой кисточка. А еще цветные краски там на скипидаре. То есть, черной рисуешь на сахаре, на воде. Не пахнет. А цветные уже…И поэтому графика в этом плане оказалась хороша. Экологично в квартире, руки чистые, в любой момент можно побежать к ребенку.
- Как же Вы успеваете всё?
Евгения: Ну, это потребность. Даже бывает переутомишься, накопится…Сейчас полегче уже…Но книжки вот эти, они не дали мне расслабиться.
- Поддерживали Вас как мастера?
Евгения: Да…Мне сроки ставят, и надо думать, не о пеленках, а о высоком (смеется). Но я ко всему этому очень скромно отношусь, и с керамикой, и с иллюстрацией. Потому что у нас есть отдельно художники книжники, которые шесть лет этому учатся. Может быть, они бы сделали лучше. Но я считаю, что как бы…на каждого зрителя, кому что…Ну вот, заказчики решили, что хорошо, им нравится. Мне тоже нравится процесс, поэтому вот эти книжки состоялись.
- А вот связь с литературой, со словом, это имеет отношение только к серии иллюстраций, или для ваших основных работ это тоже какой-то импульс?
Евгения: Ну, это скорее всего какой-то подспудный момент…Из воспитания нашего идет, из образования. Я всегда очень любила читать, с детства…Мама библиотекарь была, бабушка учительница русского и литературы. То есть, у меня шансов не было не любить читать (смеется), я между книжных стеллажей росла. И со временем я так уже сформулировала, что наверно русский художник должен быть православным человеком и должен любить и знать русскую литературу. Для меня сейчас в любой ситуации русская классика, она во мне. И я думаю, что это все созвучно.
- То есть, когда Вы пишете, Вы тоже об этом вспоминаете?
Евгения: Да, да. Всё это твою личность формировало…Толстой, Достоевский, и все наши великие. Астафьев мне очень близок. Вот сейчас Тарковский появился для меня, он тоже об этих вещах пишет. То есть, какое-то такое не развлекательное чтение, оно всегда было близко. И я даже люблю это заново переживать.
- Вы сейчас очень активно преподаете, очень много?
Евгения: Как-то тоже само получилось…В институте после выпуска мастерскую предоставляют, нужно послужить родному заведению учебному. Я вела сначала подготовительные курсы. Обычно у нас начинающих туда бросают на амбразуру (смеется), чтобы ты там опыта набрался. И вот вечерние курсы были для взрослых. Оттуда у меня уже пошли ученики, мои единомышленники взрослые. Два-три года я на этих курсах поработала, и у меня уже просто группа сформировалась. Плюс со студентами я немножко поработала, на дизайне, там, там, там…и в итоге на керамику я попала. Там тоже интересно оказалось. Там декоративная живопись, они делают переход от реалистичной базовой подготовки на декоративную такую раскладку, тоже оказалось интересно. Это очень всё дисциплинирует, тоже заставляет мыслить. Сейчас я в декрете, третий год уже учебный пропускаю. Но мы работаем, вот как бы индивидуально я занимаюсь, это тоже очень помогает, когда проговариваешь, когда всё по полочкам раскладываешь…В первые два года преподавания поняла все свои пробелы, чего мне где не хватало, я их все должна была восполнить. Ну, и это такой энергетический обмен тоже хороший. Когда студенты нерадивые попадаются, они тебя опустошают. А когда приходят люди, которые сами очень хотят, то с ними идет обмен вот этой энергией. То есть, я им, они мне. И это хороший такой процесс. Мы с девочками даже делали выставку в СФУ, в Цветмете, в той галерее, весной в прошлом году. В этом году весной, в прошлом учебном году. Получается, они несколько лет позанимались, и у них уже вышел у каждой свой образ, какая-то тематика своя. И мы сделали такую выставку «учитель и ученики», ну, кружок у нас (смеется), такой круг по интересам, у каждой какие-то свои по нескольку работ. Приятно видеть вот этот результат.
- Чувствуется какое-то взаимовлияние у вас и учеников в работах?
Евгения: Я горжусь, что нет. Серьезно, потому что…Вот я наш институт за это очень люблю, потому что я была на защите в Репинке. Там все под копирочку выходят. И какую мастерскую ни заканчиваешь, там их не отличить. А здесь у нас все разные студенты выходят. И художники интересные поэтому, все разные. И мне кажется, это здорово, для педагога это самая лучшая похвала, когда у него состоялся художник, но он не такой, он другой.
Ну и как раз я приглашаю вас тогда к Покровкому на выставку, 17-го она откроется. Он делает юбилейную с учениками. Ему шестьдесят лет в этом году, но у него будет не персональная, а будет он с учениками. Он уже много художников воспитал за свои годы. И тоже вот этот вопрос как раз интересно будет посмотреть, что все разные у него ученики. Он ведет тебя каким-то вот этим путем, что-то тебе там говорит. Не то что он как бы тебе свободу предоставил, а он видит, что должно у тебя выйти. Ты не видишь, а он видит. Направляет, направляет…И вот до сих пор, я его позову когда картины новые смотреть…Он говорит мне то, что я себе боюсь сказать. То есть, вот это как раз единомыслие. Он понимает вот эту мою дорожку, и не по своей меня ведет - по моей. И он прямо вот попадает. То, что вот…я вижу, что это, наверно, так, но мне же себя жалко, я же потрудилась, мне же хочется думать, что у меня всё классно. Но в душе там скребет. И вот он приходит и говорит то, что вот я сама себе боялась сказать. Вот это идеальный педагог, я считаю.
- Можно еще последний вопрос Вам задать? Вера как-то помогает Вам творить? Чувствуется некий момент сакрального создания картины, или это как-то по-другому происходит?
Евгения: Да, есть, конечно, да. Это никак не формулируется, то есть, нет каких-то особых ритуалов…Это всё в целом, сам Енисейск, мне кажется, он как святое место, намоленное. То есть, ты даже, когда его пишешь, это всё само приходит, вот эта энергетика. И вся культура, в которой я выросла, она вся этим пропитана, православным вот этим духом. Я думаю, что оно само собой. То есть, не обязательно даже писать конкретно, допустим, храм. Любое место, оно может вот это передавать, вот эту духовность. Поэтому думаю, я в этом тоже еще буду взрослеть. Выросла то я в атеистической семье. Надеюсь, что это еще будет все приходить. Но я пока это больше на каком-то подсознательном уровне впитывала. Но надеюсь, что когда-нибудь это будет и более осознанно, выльется в какие-то размышления.
